*- Да, Мадара-сама, как скажете - моя жизнь дороже вашей.*

Согласилась? Учиха заинтересованно взглянул на девушку – лишь на миг, и тут же опустил взгляд.

«Ты терзаешь себя, Аме. И меня, меня тоже терзаешь… За что? Я не боюсь в этой жизни ничего, совершенно ничего, кроме… Я не переживу твоей смерти. Глупо. Я говорил уже подобное. Той, которую любил. Она мертва уже несколько столетий, а я. Я жив. Живу и даже не собираюсь умирать. И вновь играю. Игра. Как же она надоела… мне надоело играть, мне наскучило ненавидеть. Жизнь. Эта долгая, бесполезная жизнь. И лишь с твоим приходом в неё она начала наполняться смыслом. Как же всё-таки глупо. Жизнь убийцы наполнилась смыслом. Что есть смысл? Война, игра, ненависть… любовь? Лишь ты, Амегами»

Аме

- Глупо…

Слишком тихо произнёс Учиха, не адресуя эту фразу ровным счётом никому.

Когда она  потеряла сознание, Мадара уже второй раз за эти сутки испугался. Испугался того, что все это – закончится. Любовь, чувства, игра – да какая разница! Закончится то, к чему Мадара очень привязался.
В лазарете доктор сказал, что ей нужно просто поспать. Несколько часов спокойного, здорового сна… Последнее время тут неспокойно, последнее время идёт война – кровавая, ужасная. А она так молода и так отважна. А он слишком чёрств и расчетлив. Последнее время… да что тут можно было говорить! Обычное переутомление, что тут скажешь. Несколько часов крепкого, здорового сна и она будет как новенькая. Глупо. Тогда он поверил.
Ведь чувствовал эту недосказанность, сквозящую в их словах и их действиях, напряженность, косые взгляды… И поверил… а позже, отпустил её от себя – ненадолго, ведь она так желала быть полезной, полезной ему. Чёрт, как же глупо! Он за всю жизнь не совершал таких глупостей, как за те два дня. А потом. Потом была битва, сражение. И он позволил, отпустил, приказал. Как он смел, кто он такой?! И потерял… знал же, что она слаба, что не сможет. Но поверил ей, доверился и потерял. Раз и навсегда потерял ту, которую любил.

Мадара устало прикрыл глаза, ощутив прикосновение девушки к своей руке. Не было сил ничего говорить и объяснять, доказывать, делать. Он чувствовал свою омерзительную беспомощность и желал уйти, оставив всё, как есть. Но продолжал стоять рядом с Аме. Что она говорила? Не деться ей, не самурай она? Вздор! Сплошной вздор, от которого желалось горько ухмыльнуться. Это ему не деться никуда, это он не самурай, а лишь предатель и наёмный убийца. А она – ангел, его ангел. Чистый, непорочный. Боги, отчего так?! Ей бы любить и быть любимой, а она стоит рядом с чёрствым полудемоном и пытается объясниться, а он уже начал разрабатывать стратегию разведки и нападения, в случае угрозы. Порой жизнь преподносит нам не то, что хотелось бы. Так и сейчас. Но так ли?
Мадара резко приблизился к Амегами, сократив и без того небольшое расстояние между ними. Сейчас он действовал не по шаблону, полностью забыв о тактике и игре. Да и не было у него шаблонов на подобный случай – слишком долго жил Учиха, слишком редко любил он по-настоящему.

- Плевать.

Он заключил её в объятия.

- Мне плевать, Аме. Кто и что тебе говорил, кто там прав, а кто виноват. Слышишь меня?! Плевать!

Мадара обнял её сильнее, будто боялся, что она вырвется и попытается сбежать.

- Я говорил ранее и повторюсь. Ты моя, лишь моя, Аме. И  не отпущу тебя, не позволю уйти. Если кто-то имеет что-то против, то пусть решиться сказать это мне в лицо. А до остального мне нет дела. И тебе, тебе тоже. Ты поняла?

Грубо. Когда же он научиться не приказывать…

- Ты же сама видишь, что ты способна на многое. Как сейчас, ты сохранила жизнь двоим людям, не позволив мне выйти из-под контроля. Ты способна вернуть мой рассудок, заставив демона внутри меня отступить. А на подобное способна только Хикари. А теперь и ты. Ты моя, Аме. Будь всегда рядом, прошу тебя.

Просьба могла прозвучать и наигранно, но отчего-то вышло очень даже натурально. Мадара редко говорил искренне и уже забыл, как это делается. Но сейчас, сам того не понимая, вспомнил. Учиха вновь прижал девушку к себе, не желая отпускать. Он обнимал её, ласково перебирая послушные, шёлковые волосы, что пахли чем-то сладковатым и в притемнённом помещении отливали холодной чернотой.
Никогда…